Вино прокуратора Иудеи

Просматривая совсем даже не старые фото-архивы, совсем несложно увидеть, что сами по себе снимки вполне себе могли бы быть изображениями абсолютно незнакомых людей, если бы не наша собственная память, которая хранит действительное ценное. И дело совсем не в знакомых образах и антуражах. Листья деревьев, тень от забора на траве, не важно, что именно, само оно красоты не несёт до тех пор, пока делающий снимок не увидел нечто большее. И если мыслить просто, то красота это и есть нечто большее. Во многом, это именно та мера, которой можно отмерить всё, что угодно. Именно здесь встречаются замысел и воплощение, поверхность и глубина. И пробуждение отклика, спящего где-то внутри сроднившихся пятен света, и есть чувство красоты. Красота живёт в зрителе.

И мысль моя даже не о том обывателе, который рвётся найти красоту где-то там на чужбине, а скорее о тех, кто извергал шедевры в грязных подвалах. Достаточно очевидно, кто не видит красоты у себя под носом, не увидит её уже нигде. Можно объехать весь мир и обклеить фотографиями все стены, но без крика чувств всё это будет чужим, инопланетным пейзажем. И единственное, что будет напоминать о человеческом, так это такие родные цвета голубого неба и зелёной травы, которые всё это время были за маленьким окном у художника в подвале.

Вам наверняка подумалось, что я веду разговор о пейзаже за своим окном, однако нет. Глядя на отражение в экране монитора, я очередной раз нашёл подтверждение теории Эйнштейна. Нет наблюдателя - нет события. Иными словами, я был человеком, пока рядом был другой человек, способный видеть во мне нечто большее, чем отражение от искусственного освещения. Сейчас я человек лишь крайне эпизодически. Только непосредственное вмешательство моего существа в какие-либо процессы способно под тем или иным углом проявить во мне человека.

И ведь обратите внимание, что в этот самый момент вмешательства моего существа, я своего рода вынужден быть ощутимо могущественнее просто человека. Возможно, это не так легко понять, но каждый раз, когда мы помогаем кому-либо, мы не просто снимаем какую-то чужую проблему, мы обретаем радикально новые качества, мы перестаём быть просто куском материи определённого объёма. Именно об этом и говорил Эйнштейн, что необходимо стремиться быть не успешным, а полезным человеком. И хорошо если успех можно назвать хотя бы красивой этикеткой, хотя по факту даже ней улыбка приклеена кем-то другим.

А как называется повседневная помощь одного человека рядом другому? Верно, забота. А что такое семья? Любой скажет нечто вроде "это я, папа и мама". Но не любой помнит, что папа и мама это два ранее незнакомых человека вросших заботой однажды друг в друга до неразделимого родства. Вот такой незатейливый человеческий успех, который способен обеспечить детям настоящие человеческие перспективы видеть красоту под носом.

Самое отвратительное в этом тексте то, что для меня это вещи чрезвычайно очевидные, и гораздо более скучные, чем тридцати градусный мороз за окном. Даже лёжа просто рядом со своей спящей девушкой и вдыхая её волосы я с гордостью ни о чём таком не думал, потому что жил этим. Это не всегда было так просто и спокойно. Но и тогда я обходился без призрачных слов, которыми я стал сейчас. Мне несложно писать находясь в этом дурацком измерении, и меня наверно даже проще любить таким. Однако, находясь в строчках и абзацах, надо понимать, что буквы это моя кровь. Но она то этого не понимает, что за долги я выкупаю без размена.

Безусловно, если я в состоянии лёжа на кушетке припомнить Эйнштейна, то уж точно понимаю, как обстоят дела на самом деле. Я совершенно точно оцениваю сомнительную ценность того, чем я живу и о чём пишу. Достаточно непросто мириться с абсолютной виртуальностью происходящего. Вполне вероятно, что живя отдельной квартире и блуждая по бескрайним бутикам, делать это было бы проще. Захваченные иллюзорным успехом и придуманными ценностями быстрого приготовления абсолютное большинство людей прибывают в настоящей, эталонной несвободе. Это сплошной концлагерь, с пытками чужим успехом.

Временами, после очередного бесконтрольного сна, я думаю, почему моя девушка, ставшая так монолитно родной даже не старается перестать быть моим сном. Ведь на самом деле, ни её предательство, ни её физическое отсутствие не привело к нашему расставанию. Как иронично бы это не звучало, но это ясно даже слепому. И говоря о том, кто так невежественно попытался нас разлучить, надо бы сказать, что даже не зная деталей, ясно, что он уничтожен именно моей девушкой. Дело совсем не в том, что у них ничего нет общего, общее можно в чём угодно найти. Дело в том, что человек так невинно обманувший меня, и побоявшись элементарно извиниться, угодил в свой же обман, и я лишь с улыбкой могу наблюдать, как он идёт к успеху обессмысливая своё прибывание. Это даже удивительно, как он во всём видит исключительно технические проблемы. Поразительно пошлый персонаж.

Остаётся только догадываться о силе романтизма в душе моей девушки, способной на оживление мертвецов практически в буквальном смысле. Но и не удивительно, что мне потребовался всего лишь один день, чтобы остаться живым в её сердце навсегда. Её способность видеть большее не было для меня секретом, проблемой было даже то, что она видела большее наверно во всём, и по-женски не взросло делала выводы. Впрочем, моего романтизма хватило даже на опохмелиться.