Всё прошлая неделя, как и начало этой прошли под лозунгом – «ну сегодня уж точно напишу». Возможно, не получалось сесть в силу тотальной нехватки времени для выхода в космос, а может мне надоела моя нынешняя манера изложения, которая не обеспечивает нужной невесомости. Недавняя практика показала, что у меня вполне получалось красть рабочее время и превращать его в нечто навсегда меняющее мир. Вопрос насколько и для кого, но всё же я писал не зря. Делая паузу, реальность вокруг становиться чуть более осязаемой и приходит понимание, насколько важно писать без оглядки на то, читают тебя или нет.
В последнее время я ощутимо поднял собственные стандарты составления словосочетаний. И пусть мне хотелось писать абсолютно обо всём. Я не написал ничего. Не созрело видимо. Лишь черновики, напичканные тёмной материей абсолютного пока вакуума. Трезвость такой большой продолжительности сотворило со мной необычайные по обычным меркам вещи. Чувствительность моего существа достигла пределов моей плоти. И как-то совсем не так давно, я начал ловить себя на использовании слов, которых прежде не мог знать. Источником моего вдохновения никогда не являлась какая-то мысль. И мне бы надо быть осторожным, используя свой арсенал чувств нового поколения, чтобы не оказаться мясником, орудующим острой, как бритва нежностью.
А нежность, это вам не сказки про безответную любовь. Окружающему миру невдомёк то, что ты не прилетел с другой планеты. Он ежеминутно даёт тебе отпить несколько глотков местной кислятины о том, как ты чужд и непонятен со своей искренностью. И я полон подозрений, что использую совсем не то слово для обозначения этого орудия самоубийства. И нет ничего странного в том, что выходя за пределы твои чувства начинают горчить и пениться, в поиске приюта на этом заветренном празднике жизни. И выливая очередной бокал своей боли в общий чан, уже завтра оттуда придётся хлебать сжиженный аммиак.
Не знаю, справедливо ли считать себя одиноким, живя в чреве сплошного вдохновения. Даже используя предварительный фильтр своих бытовых чувств, я оказался вполне жизнеспособен утоляя жажду этим аммиачным коктейлем будней. Даже не проронив ни одного печатного слова, я чувствую свободу уже в том, что по дороге на работу могу бормотать себе ошмётки того, что завтра или послезавтра схватит кого-то невидимой рукой чуть ниже предплечья. И каковы бы не были её намерения, временами я вынужден притуплять лезвие своей нежности, чтобы оставаться похожим на человека, просто сидящего перед пустым текстовым файлом на экране рабочего компьютера.
В последнее время я ощутимо поднял собственные стандарты составления словосочетаний. И пусть мне хотелось писать абсолютно обо всём. Я не написал ничего. Не созрело видимо. Лишь черновики, напичканные тёмной материей абсолютного пока вакуума. Трезвость такой большой продолжительности сотворило со мной необычайные по обычным меркам вещи. Чувствительность моего существа достигла пределов моей плоти. И как-то совсем не так давно, я начал ловить себя на использовании слов, которых прежде не мог знать. Источником моего вдохновения никогда не являлась какая-то мысль. И мне бы надо быть осторожным, используя свой арсенал чувств нового поколения, чтобы не оказаться мясником, орудующим острой, как бритва нежностью.
А нежность, это вам не сказки про безответную любовь. Окружающему миру невдомёк то, что ты не прилетел с другой планеты. Он ежеминутно даёт тебе отпить несколько глотков местной кислятины о том, как ты чужд и непонятен со своей искренностью. И я полон подозрений, что использую совсем не то слово для обозначения этого орудия самоубийства. И нет ничего странного в том, что выходя за пределы твои чувства начинают горчить и пениться, в поиске приюта на этом заветренном празднике жизни. И выливая очередной бокал своей боли в общий чан, уже завтра оттуда придётся хлебать сжиженный аммиак.
Не знаю, справедливо ли считать себя одиноким, живя в чреве сплошного вдохновения. Даже используя предварительный фильтр своих бытовых чувств, я оказался вполне жизнеспособен утоляя жажду этим аммиачным коктейлем будней. Даже не проронив ни одного печатного слова, я чувствую свободу уже в том, что по дороге на работу могу бормотать себе ошмётки того, что завтра или послезавтра схватит кого-то невидимой рукой чуть ниже предплечья. И каковы бы не были её намерения, временами я вынужден притуплять лезвие своей нежности, чтобы оставаться похожим на человека, просто сидящего перед пустым текстовым файлом на экране рабочего компьютера.
Комментариев нет:
Отправить комментарий